ПИСЬМО #129 О ТОМ, КАК ПРОГУЛЯТЬ ГОД

привет, незнакомец, давай сегодня помечтаем,
что тебе сейчас восемнадцать лет.

представь, что ты едва закончил школу и взял себе a gap-year, то есть (не)обдуманную паузу после учебы, чтобы не бросаться сразу из огня да в полымя и не бежать подавать документы в ближайший пнпгпу или что-то в этом духе.

мы мечтаем?
а значит, теоретические родители могли бы выдать нам неплохую сумму денег, чтобы бездумно путешествовать по миру целый год в поисках себя, разглядывать статуэтки на рынке в италии, визжать на американских горках ( в америке? ) и посетить октоберфэст. возможно, в твой список вошло бы что-то еще классное, но помни:
мыслить надо как вчерашний школьник. никаких высокоинтеллектуальных планов.

где-то после третьего города тебя начинает одолевать усталость от вечеринок и бесконечного пьяного недосыпа. мама звонит, чтобы выяснить, в какой стране ты находишься, папа молча пополняет счет, и вот ты садишься покурить на лестнице пекарни и вдыхаешь осенний воздух. сейчас ноябрь: в европе стало прохладно и дождливо, путешествие в азию ты запланировал на январь, а до рождественских ярмарок еще достаточно неопределенности.

что, если провести это время где-то в уединении?
что, если действительно попробовать найти себя в грустном и маленьком городе, где можно кататься на велосипеде за свежим хлебом и овощами, набрасывая на твидовый костюм тяжелую кожаную куртку?

ты пишешь своим друзьям в поисках лучшего места и вот оно:
одна девочка-художница зовет погостить в летнем домике в доме её родителей. будет не слишком привычно, но зато вокруг лес и птицы поют по утрам, что скажешь?

в наушниках Ирма Томас, в кожаный чемодан летят сорочки с расстегнутыми наспех запонками,
пара книг Хэмингуэя и Сэлинджера будут кстати, кожаные ботинки с толстой подошвой, все остальное бросаем в квартире твоих друзей-студентов, а дальше в поезд до крошечной станицы. никак не понятно, в какое время всё это происходит? пусть это останется тайной.

вы болтаете до утра и поёте песни,
ты разглядываешь её сонные веки и кудри вокруг лица.
кажется, что утро наступило уже давно или вовсе никогда не наступит, но вот раздаются первые птичьи трели и вы засыпаете, разглядывая розовеющее небо в большом деревянном окне.
её мама приносит во двор хлеб, накрытый полотенцем и кувшин молока, сливочное масло покрылось росой, деревянный стол стал темнее и ты не можешь перестать разглядывать все оттенки коричневого и темно-зеленого вокруг. спешить невозможно.

к третьему дню возвращается тревога о том, что ничего по прежнему не свершилось и ты не прочитал ни единой строчки, не съездил на велосипеде на фермерский рынок, не дошел в своих тяжелых ботинках до озера, не собрал гербарий и не подумал о том, кем хочешь быть.
кажется, пора вернуться в город — здесь время остановилось: никакого прогресса. если ты останешься еще на пару недель, то так и умрешь в этой деревне никем, полузабытым горе-писателем, застрявшим на конце первой страницы, не сумев переставить лист на печатной машинке.

что я умею и что могу?
я знаю, как легко лететь по улице в чьей-то машине и умею включить музыку, от которой мурашки рассыпаются сразу по всем телам. могу спать где попало и рассмешить незнакомца на дороге, запахи и звуки собрались в голове как тысячетомный гербарий.
кто я?
я тот, кто садится в поезд, едва услышав слишком много тишины.

в берлинской холодной квартире, которую покинули твои веселые друзья много лет назад, ты садишься писать письмо маме:

я бы хотел вернуться, но уже никогда не смогу. прости.
я уехал, чтобы найти себя тогда, в июле, помнишь?
кажется, я нашел себя так далеко, что никогда не смогу туда добраться, сколько бы не пытался, я купил все билеты на всех вокзалах, но ничего не помогло.
она осталась со своими родителями в том гнилом доме, а я тогда пропал.
и каждый раз, когда я слышу Джо Эмерсона по радио, мне хочется выйти из бара и сжечь его к чертовой матери; я больше никогда не смогу пить молоко и есть из глиняной посуды, а еще я ненавижу все картины маслом и акрилом, нарисованные в этом мире, ненавижу карандашные наброски, гравюры и что там еще есть, ненавижу масленки из железа и из стекла, ненавижу вонючие кисти и подтеки от краски на стеклянных стаканах, ненавижу пледы из кусочков ткани, ненавижу гитары и укулеле, не могу смотреть на старые крынки и деревянные столы.

мама, я не вернусь.
меня уже нет.

не знаю, почему мои мечты о gap year зашли в берлинский тупик, но так всегда:
представь лишь каплю хорошего и она превратится в темнеющее свинцовое небо какого-нибудь мрачного города и тщетных попыток сбежать от себя. каждый чертов раз.

и если размышлять большими и смелыми набросками,
я бы сделала программу gap year обязательной для каждого человека в мире. я бы хотела, чтобы она включала в себя все основные культуры и религии, минимум три континента и три климатических пояса.
иначе так легко оказаться в тупике.
и городов для этого предостаточно, и они обычно жутко популярны,
и там всегда есть пара знакомых, готовых приютить на диване.

что же, незнакомец,
я надеюсь это спонтанное эссе тебя приведет к важным мыслям о тех местах,
которые ты не успел возненавидеть и полюбить,
и ты уже ищешь подходящий чемодан на звонких застежках.

плейлист